Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк (
silent_gluk) wrote2010-04-30 01:38 am
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
СССР, Китай и 1982 год
Как известно, в советской истории был период дружбы с Китаем, отраженный и в советской литературе (см., например, первые издания "Страны багровых туч" или, что ближе к сути поста, первые же издания "Горной весны" Авдеенко). Потом был период сильной нелюбви к Китаю, тоже отраженный в литературе, а точнее говоря, в ее правках (см. издание "Страны багровых туч" 1969 года). Но, к сожалению, "Горная весна"/"Над Тиссой" после 1969 года была переиздана только в 1982 году. И вот мне интересно: к 1982 году китайцы уже могли "вернуться обратно" или нет?..
Точнее говоря, суть вопроса такова - в издании 1957 года есть отрывок:
"На главном пути станции Явор уложено четыре рельсовых пути: два узкоколейных – для заграничных поездов и два ширококолейных – для советских. Сюда и были поданы вагоны пражского экспресса, расцвеченные национальными флагами СССР, Китая, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польши и других стран.
Олекса поставил «Галочку» во главе поезда задолго до отправления. Стоя у окна, он не сводил глаз с дубовой двери досмотрового зала, откуда должны были выходить на посадку делегаты Всемирного конгресса сторонников мира.
Первыми показались китайцы в своих синих куртках и черных мягких туфлях. Их было, как подсчитал Олекса, сорок четыре человека. Два рослых, широкоплечих юноши несли огромное алое полотнище с белыми иероглифами. Олекса, конечно, не знал китайского языка, но он без труда догадался, что было начертано на китайском знамени. Мир и дружба! Долой войну! Да здравствует победа свободолюбивых народов!.. То есть то, что написано на знамени каждой делегации.
Тысячи яворцев, стоявших на перроне вокзала, проводили гостей бурными аплодисментами и приветственными криками. Китайцы, все как один улыбаясь, ответили дружным возгласом: «Мир и дружба! Мир и дружба!»
Олекса неистово, изо всех сил хлопал в ладоши. Как он любил сейчас этих смуглолицых, чуть-чуть желтокожих и черноволосых солдат мира, как гордился ими, какие все они для него родные…
Ему хотелось соскочить с паровоза, обнять каждого. Олексе казалось, что китайцы до сих пор, хотя со времени войны прошло немало лет, овеяны дымом сражений, и на их лицах ему виделся отсвет великой победы на Янцзы, в Пекине, под Нанкином, в Шанхае.
Один китаец – небольшого роста, плотный, широкий в плечах, с большой, наголо остриженной головой, черноглазый, с очень морщинистым лбом и белозубой улыбкой – отделился от группы своих товарищей, проследовавших в вагон, и побежал к паровозу.
– Шань-го! – проговорил он с восхищением, любуясь «Галочкой». – Красавица! – добавил он на хорошем, хотя и не без акцента русском языке. – Ты механик? – спросил он, снизу вверх глядя на Олексу.
Олекса кивнул и спустился на землю.
– Я тоже механик. Из Харбина, – сказал китаец, протягивая руку. – Здорово, суляньжень тунчжи! Понимаешь? – Китаец похлопал Олексу по плечу, и его белые зубы стали видны все, вплоть до коренных. – Это значит: «Здравствуй, советский товарищ!»
Олекса был счастлив, что китаец подошел к его паровозу, что оказался таким разговорчивым, простым, веселым.
– Здравствуй, китайский товарищ! Как вас зовут?
– Го Ше-ду. А тебя, суляньжень тунчжи?
– Олекса Сокач. Когда же вы успели так здорово научиться русскому языку, Го Ше-ду?
– Язык Ленина очень легкий, очень хороший язык! – ответил китаец. – У нас в Харбине много русских людей. Десять лет я работал с Иваном Ивановичем Орловым. Шань-го! Хороший человек. Настоящий орел! Похож на тебя. Нет, ты похож на него.
Китаец засмеялся, заметив, как густо покраснел и смутился «суляньжень тунчжи».
Пограничник, стоявший недалеко от паровоза, приложил руку к козырьку, напомнил китайскому товарищу, что посадка заканчивается и что поезд скоро отправится.
Го Ше-ду пожал руку Олексе и пошел к своему вагону.
Капитан-пограничник вручил бригаде заграничные паспорта, главный кондуктор дал свисток. Олекса бережно сдвинул легкий поезд с места и, не торопясь, на самом малом пару, повел его на юго-запад, к советско-чехословацкой границе.
Тысячная толпа яворцев загудела, замахала руками, шляпами, фуражками, платками.
Делегаты конгресса, стоя у открытых окон, отвечали на приветствия яворцев."
Любопытно, что стало с этим отрывком в последующих изданиях? В издании 1982 года он, вероятнее всего, изменен или нет?.. (Я понимаю, что проще всего - взять издание и проверить, но пока я не дошла до библиотеки...)
Забавно, кстати говоря, упоминание Харбина. В виду имелись "белоэмигранты"? Или после Второй мировой войны там стало много _советских_ специалистов?
Точнее говоря, суть вопроса такова - в издании 1957 года есть отрывок:
"На главном пути станции Явор уложено четыре рельсовых пути: два узкоколейных – для заграничных поездов и два ширококолейных – для советских. Сюда и были поданы вагоны пражского экспресса, расцвеченные национальными флагами СССР, Китая, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польши и других стран.
Олекса поставил «Галочку» во главе поезда задолго до отправления. Стоя у окна, он не сводил глаз с дубовой двери досмотрового зала, откуда должны были выходить на посадку делегаты Всемирного конгресса сторонников мира.
Первыми показались китайцы в своих синих куртках и черных мягких туфлях. Их было, как подсчитал Олекса, сорок четыре человека. Два рослых, широкоплечих юноши несли огромное алое полотнище с белыми иероглифами. Олекса, конечно, не знал китайского языка, но он без труда догадался, что было начертано на китайском знамени. Мир и дружба! Долой войну! Да здравствует победа свободолюбивых народов!.. То есть то, что написано на знамени каждой делегации.
Тысячи яворцев, стоявших на перроне вокзала, проводили гостей бурными аплодисментами и приветственными криками. Китайцы, все как один улыбаясь, ответили дружным возгласом: «Мир и дружба! Мир и дружба!»
Олекса неистово, изо всех сил хлопал в ладоши. Как он любил сейчас этих смуглолицых, чуть-чуть желтокожих и черноволосых солдат мира, как гордился ими, какие все они для него родные…
Ему хотелось соскочить с паровоза, обнять каждого. Олексе казалось, что китайцы до сих пор, хотя со времени войны прошло немало лет, овеяны дымом сражений, и на их лицах ему виделся отсвет великой победы на Янцзы, в Пекине, под Нанкином, в Шанхае.
Один китаец – небольшого роста, плотный, широкий в плечах, с большой, наголо остриженной головой, черноглазый, с очень морщинистым лбом и белозубой улыбкой – отделился от группы своих товарищей, проследовавших в вагон, и побежал к паровозу.
– Шань-го! – проговорил он с восхищением, любуясь «Галочкой». – Красавица! – добавил он на хорошем, хотя и не без акцента русском языке. – Ты механик? – спросил он, снизу вверх глядя на Олексу.
Олекса кивнул и спустился на землю.
– Я тоже механик. Из Харбина, – сказал китаец, протягивая руку. – Здорово, суляньжень тунчжи! Понимаешь? – Китаец похлопал Олексу по плечу, и его белые зубы стали видны все, вплоть до коренных. – Это значит: «Здравствуй, советский товарищ!»
Олекса был счастлив, что китаец подошел к его паровозу, что оказался таким разговорчивым, простым, веселым.
– Здравствуй, китайский товарищ! Как вас зовут?
– Го Ше-ду. А тебя, суляньжень тунчжи?
– Олекса Сокач. Когда же вы успели так здорово научиться русскому языку, Го Ше-ду?
– Язык Ленина очень легкий, очень хороший язык! – ответил китаец. – У нас в Харбине много русских людей. Десять лет я работал с Иваном Ивановичем Орловым. Шань-го! Хороший человек. Настоящий орел! Похож на тебя. Нет, ты похож на него.
Китаец засмеялся, заметив, как густо покраснел и смутился «суляньжень тунчжи».
Пограничник, стоявший недалеко от паровоза, приложил руку к козырьку, напомнил китайскому товарищу, что посадка заканчивается и что поезд скоро отправится.
Го Ше-ду пожал руку Олексе и пошел к своему вагону.
Капитан-пограничник вручил бригаде заграничные паспорта, главный кондуктор дал свисток. Олекса бережно сдвинул легкий поезд с места и, не торопясь, на самом малом пару, повел его на юго-запад, к советско-чехословацкой границе.
Тысячная толпа яворцев загудела, замахала руками, шляпами, фуражками, платками.
Делегаты конгресса, стоя у открытых окон, отвечали на приветствия яворцев."
Любопытно, что стало с этим отрывком в последующих изданиях? В издании 1982 года он, вероятнее всего, изменен или нет?.. (Я понимаю, что проще всего - взять издание и проверить, но пока я не дошла до библиотеки...)
Забавно, кстати говоря, упоминание Харбина. В виду имелись "белоэмигранты"? Или после Второй мировой войны там стало много _советских_ специалистов?
no subject
no subject
И кстати сказать, он не так уж ошибался - северные китайцы, скажем, есть порой такие рослые, что ой-ой-ой, под два метра ростом.
no subject
no subject
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
no subject
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
no subject
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
"А мы из разных переводов..."
Re: "А мы из разных переводов..."
no subject
Нехилых же размеров там перрон, на этой станции Явор... ;) Или он резиновый?..
no subject
no subject
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
их молодое поколение после Второй Мировой
сильно рвалось в СССР и даже жалело, что
пароходов туда ходят всего два.
(Мне из вернувшихся известна "королева
фельетона" Наталья Иосифовна Ильина.)
no subject