Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
silent_gluk) wrote2010-04-30 01:38 am
silent_gluk) wrote2010-04-30 01:38 am
СССР, Китай и 1982 год
Как известно, в советской истории был период дружбы с Китаем, отраженный и в советской литературе (см., например, первые издания "Страны багровых туч" или, что ближе к сути поста, первые же издания "Горной весны" Авдеенко). Потом был период сильной нелюбви к Китаю, тоже отраженный в литературе, а точнее говоря, в ее правках (см. издание "Страны багровых туч" 1969 года). Но, к сожалению, "Горная весна"/"Над Тиссой" после 1969 года была переиздана только в 1982 году. И вот мне интересно: к 1982 году китайцы уже могли "вернуться обратно" или нет?..
Точнее говоря, суть вопроса такова - в издании 1957 года есть отрывок:
"На главном пути станции Явор уложено четыре рельсовых пути: два узкоколейных – для заграничных поездов и два ширококолейных – для советских. Сюда и были поданы вагоны пражского экспресса, расцвеченные национальными флагами СССР, Китая, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польши и других стран.
Олекса поставил «Галочку» во главе поезда задолго до отправления. Стоя у окна, он не сводил глаз с дубовой двери досмотрового зала, откуда должны были выходить на посадку делегаты Всемирного конгресса сторонников мира.
Первыми показались китайцы в своих синих куртках и черных мягких туфлях. Их было, как подсчитал Олекса, сорок четыре человека. Два рослых, широкоплечих юноши несли огромное алое полотнище с белыми иероглифами. Олекса, конечно, не знал китайского языка, но он без труда догадался, что было начертано на китайском знамени. Мир и дружба! Долой войну! Да здравствует победа свободолюбивых народов!.. То есть то, что написано на знамени каждой делегации.
Тысячи яворцев, стоявших на перроне вокзала, проводили гостей бурными аплодисментами и приветственными криками. Китайцы, все как один улыбаясь, ответили дружным возгласом: «Мир и дружба! Мир и дружба!»
Олекса неистово, изо всех сил хлопал в ладоши. Как он любил сейчас этих смуглолицых, чуть-чуть желтокожих и черноволосых солдат мира, как гордился ими, какие все они для него родные…
Ему хотелось соскочить с паровоза, обнять каждого. Олексе казалось, что китайцы до сих пор, хотя со времени войны прошло немало лет, овеяны дымом сражений, и на их лицах ему виделся отсвет великой победы на Янцзы, в Пекине, под Нанкином, в Шанхае.
Один китаец – небольшого роста, плотный, широкий в плечах, с большой, наголо остриженной головой, черноглазый, с очень морщинистым лбом и белозубой улыбкой – отделился от группы своих товарищей, проследовавших в вагон, и побежал к паровозу.
– Шань-го! – проговорил он с восхищением, любуясь «Галочкой». – Красавица! – добавил он на хорошем, хотя и не без акцента русском языке. – Ты механик? – спросил он, снизу вверх глядя на Олексу.
Олекса кивнул и спустился на землю.
– Я тоже механик. Из Харбина, – сказал китаец, протягивая руку. – Здорово, суляньжень тунчжи! Понимаешь? – Китаец похлопал Олексу по плечу, и его белые зубы стали видны все, вплоть до коренных. – Это значит: «Здравствуй, советский товарищ!»
Олекса был счастлив, что китаец подошел к его паровозу, что оказался таким разговорчивым, простым, веселым.
– Здравствуй, китайский товарищ! Как вас зовут?
– Го Ше-ду. А тебя, суляньжень тунчжи?
– Олекса Сокач. Когда же вы успели так здорово научиться русскому языку, Го Ше-ду?
– Язык Ленина очень легкий, очень хороший язык! – ответил китаец. – У нас в Харбине много русских людей. Десять лет я работал с Иваном Ивановичем Орловым. Шань-го! Хороший человек. Настоящий орел! Похож на тебя. Нет, ты похож на него.
Китаец засмеялся, заметив, как густо покраснел и смутился «суляньжень тунчжи».
Пограничник, стоявший недалеко от паровоза, приложил руку к козырьку, напомнил китайскому товарищу, что посадка заканчивается и что поезд скоро отправится.
Го Ше-ду пожал руку Олексе и пошел к своему вагону.
Капитан-пограничник вручил бригаде заграничные паспорта, главный кондуктор дал свисток. Олекса бережно сдвинул легкий поезд с места и, не торопясь, на самом малом пару, повел его на юго-запад, к советско-чехословацкой границе.
Тысячная толпа яворцев загудела, замахала руками, шляпами, фуражками, платками.
Делегаты конгресса, стоя у открытых окон, отвечали на приветствия яворцев."
Любопытно, что стало с этим отрывком в последующих изданиях? В издании 1982 года он, вероятнее всего, изменен или нет?.. (Я понимаю, что проще всего - взять издание и проверить, но пока я не дошла до библиотеки...)
Забавно, кстати говоря, упоминание Харбина. В виду имелись "белоэмигранты"? Или после Второй мировой войны там стало много _советских_ специалистов?
Точнее говоря, суть вопроса такова - в издании 1957 года есть отрывок:
"На главном пути станции Явор уложено четыре рельсовых пути: два узкоколейных – для заграничных поездов и два ширококолейных – для советских. Сюда и были поданы вагоны пражского экспресса, расцвеченные национальными флагами СССР, Китая, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польши и других стран.
Олекса поставил «Галочку» во главе поезда задолго до отправления. Стоя у окна, он не сводил глаз с дубовой двери досмотрового зала, откуда должны были выходить на посадку делегаты Всемирного конгресса сторонников мира.
Первыми показались китайцы в своих синих куртках и черных мягких туфлях. Их было, как подсчитал Олекса, сорок четыре человека. Два рослых, широкоплечих юноши несли огромное алое полотнище с белыми иероглифами. Олекса, конечно, не знал китайского языка, но он без труда догадался, что было начертано на китайском знамени. Мир и дружба! Долой войну! Да здравствует победа свободолюбивых народов!.. То есть то, что написано на знамени каждой делегации.
Тысячи яворцев, стоявших на перроне вокзала, проводили гостей бурными аплодисментами и приветственными криками. Китайцы, все как один улыбаясь, ответили дружным возгласом: «Мир и дружба! Мир и дружба!»
Олекса неистово, изо всех сил хлопал в ладоши. Как он любил сейчас этих смуглолицых, чуть-чуть желтокожих и черноволосых солдат мира, как гордился ими, какие все они для него родные…
Ему хотелось соскочить с паровоза, обнять каждого. Олексе казалось, что китайцы до сих пор, хотя со времени войны прошло немало лет, овеяны дымом сражений, и на их лицах ему виделся отсвет великой победы на Янцзы, в Пекине, под Нанкином, в Шанхае.
Один китаец – небольшого роста, плотный, широкий в плечах, с большой, наголо остриженной головой, черноглазый, с очень морщинистым лбом и белозубой улыбкой – отделился от группы своих товарищей, проследовавших в вагон, и побежал к паровозу.
– Шань-го! – проговорил он с восхищением, любуясь «Галочкой». – Красавица! – добавил он на хорошем, хотя и не без акцента русском языке. – Ты механик? – спросил он, снизу вверх глядя на Олексу.
Олекса кивнул и спустился на землю.
– Я тоже механик. Из Харбина, – сказал китаец, протягивая руку. – Здорово, суляньжень тунчжи! Понимаешь? – Китаец похлопал Олексу по плечу, и его белые зубы стали видны все, вплоть до коренных. – Это значит: «Здравствуй, советский товарищ!»
Олекса был счастлив, что китаец подошел к его паровозу, что оказался таким разговорчивым, простым, веселым.
– Здравствуй, китайский товарищ! Как вас зовут?
– Го Ше-ду. А тебя, суляньжень тунчжи?
– Олекса Сокач. Когда же вы успели так здорово научиться русскому языку, Го Ше-ду?
– Язык Ленина очень легкий, очень хороший язык! – ответил китаец. – У нас в Харбине много русских людей. Десять лет я работал с Иваном Ивановичем Орловым. Шань-го! Хороший человек. Настоящий орел! Похож на тебя. Нет, ты похож на него.
Китаец засмеялся, заметив, как густо покраснел и смутился «суляньжень тунчжи».
Пограничник, стоявший недалеко от паровоза, приложил руку к козырьку, напомнил китайскому товарищу, что посадка заканчивается и что поезд скоро отправится.
Го Ше-ду пожал руку Олексе и пошел к своему вагону.
Капитан-пограничник вручил бригаде заграничные паспорта, главный кондуктор дал свисток. Олекса бережно сдвинул легкий поезд с места и, не торопясь, на самом малом пару, повел его на юго-запад, к советско-чехословацкой границе.
Тысячная толпа яворцев загудела, замахала руками, шляпами, фуражками, платками.
Делегаты конгресса, стоя у открытых окон, отвечали на приветствия яворцев."
Любопытно, что стало с этим отрывком в последующих изданиях? В издании 1982 года он, вероятнее всего, изменен или нет?.. (Я понимаю, что проще всего - взять издание и проверить, но пока я не дошла до библиотеки...)
Забавно, кстати говоря, упоминание Харбина. В виду имелись "белоэмигранты"? Или после Второй мировой войны там стало много _советских_ специалистов?
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject