Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк (
silent_gluk) wrote2008-07-01 07:10 pm
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Странная мысль...
Вот как-то мы говорили о Гладкове, о его "Цементе" и том моменте, когда главная героиня "сдает" дочь в детдом и идет строить Светлое Будущее...
А недавно мне у Вигдоровой (в "Семейном счастье") попалась аналогичная проблема, но решенная "в другом ключе".
Гладкова в электронном виде я так и не нашла, а из Вигдоровой цитата вот. Действие происходит в Средней Азии во время Великой отечественной войны, главная героиня - эвакуированная.
""Moe мecтo тaм, - пoвтopялa пpo ceбя и Caшa. - Я нe Юcyпoв, мeня лeгкo зaмeнить, мeня oтпycтят. Aня... Кaк жe мнe быть? Aня... Ho вeдь вce paвнo oнa цeлыми днями oднa. Я вижy ee paнo yтpoм cпящyю. И вeчepoм. Цeлый дeнь oднa! Гoлoднaя, xoлoднaя. Eй в дeтcкoм дoмe бyдeт гopaздo лyчшe, чeм co мнoи. Cытнeй, тeплeй. Ho кaк жe oтдaть ee чyжим? Дpyжкa - и тoгo нe былo cил oтдaть. Ho вeдь нe Жope Eвлaмпиeвy я Aню oтдaм? Я oтдaм ee в дeтcкий дoм, к дeтям".
В одном детском доме, на Паркентской, заведующая сказала ей отрывисто:
- Не выдумывайте. Слышать не хочу!
"Почему?" - хотела спросить Саша, встретилась с ней глазами и не спросила. Глаза у женщины были злые, горячие, губы бледные.
- Выбрось это из головы, слышишь? - сказала она, вдруг переходя на "ты". - У меня вот тоже... такая... Сразу после десятого класса. В первом же бою убили, понимаешь? В первом же бою...
А в другом... в другом доме ее спокойно слушала высокая исхудалая старуха. Коричневое платье ее было ушито крупными стежками и все равно болталось, как на вешалке. Прежде она, должно быть, была толстая, большая, - об этом говорили крупные руки и крупные морщины на руках. Сейчас она высохла, щеки у нее втянулись, и сухая кожа на руках просвечивала.
- Ну что ж... Если все оформите... Если РОНО не будет возражать... Если принесете справку из военкомата...
Они сидели в кабинете заведующей - маленькой, чистой и чинной комнатке. За соседним облупленным столиком что-то быстро писала девочка-подросток... Услышав про военкомат, она подняла глаза и посмотрела на Сашу.
- Постойте! - услышала Саша, выйдя в коридор. - Это вы очень правильно решили... на фронт! - сказала девочка, догнав ее. - Это очень хорошо! А за дочку не беспокойтесь, она будет моя. У всех больших воспитанников есть свой маленький. Я возьму вашу дочку. Я буду так заботиться, ну, вы даже не представляете. Приведите ее к нам, вы сами увидите... Я буду писать вам на фронт через день! Нет, каждый день, вот увидите! Вы откуда - из Москвы? А я из Ленинграда. Я жила на Загородном проспекте. Вы приведете свою дочку? Меня зовут Кира, у нас в доме только одна Кира, Галь у нас четыре, Оль - шесть, а Кира одна.
- Спасибо! - сказала Саша. - Большое тебе спасибо! И на другой день пришла с Аней.
Кира бережно взяла Аню за руку и осторожно, даже как-то торжественно ступая, повела к детям. Аня обернулась, Саша помахала ей, и дверь за девочками закрылась.
Вечером, придя за Аней, Саша сразу попала в какую-то веселую суету: ребята играли в жмурки, Аня бегала вместе со всеми и громко кричала:
- А ну поймай, поймай!
Ей весело, - подумала Саша. - Ну, слава Богу!
И вдруг Аня ее увидела. Она не сказала: "Мама!" Она не кинулась к ней. Она крикнула:
- Где мое пальто?! Где мое пальто? - лихорадочно повторяла она. - Мама, скорее! - Дрожащими руками, ни на кого не глядя, она застегивала пуговицы своего короткого пальтишка.
- Анюта, да что с тобой, скажи ребятам "до свиданья"!
- До свиданья! - сказала Анюта, не поднимая глаз. Дети молча столпились вокруг. Кира наклонилась к Ане и поцеловала ее.
- Ты придешь к нам еще? - спросила она. Аня потянула мать к дверям.
- Тебе не понравилось у детей? - спросила Саша на улице.
- Понравилось. Нам давали суп рисовый, кашу рисовую и кисель. Сладкий.
- А Кира тебе понравилась?
- Понравилась. Она пела мне песни, и читала книжки, и дала мне ягоду - вот! - Аня разжала кулак: на ладони лежал сморщенный липкий урюк.
- Весело тебе было?
- С тобой веселее. - Аня крепко сжала Сашину руку.
- Хочешь, завтра опять придем сюда?
- Я хочу с тобой.
- Но ведь с детьми веселее, правда?
- Мне с тобой веселее.
- Но ведь меня целый день нету дома!
- А вечером ты приходишь.
- А кисель? - тихо спросила Саша. Аня ничего не ответила.
...Ночью Аня проснулась с плачем.
- Что с тобой? Ты испугалась? - спрашивала Саша, утирая мокрые Анины щеки. - Ну расскажи, что тебе снилось?
- Мне снилось... что ты меня отдала... Я не хочу... Я не хочу киселя.
Никуда я ее не отдам, - с отчаянием подумала Саша, - не смогу... Эх, я..."
И подумалось мне: можно ли считать эти два произведения ("Цемент" написан в 1925, "Семейное счастье" - в 1962), точнее говоря, эти два момента, еще точнее - различия их, - отражением изменения общественных установок (которые, вроде бы, были различны - что в начале двадцатых и в начале сороковых, что в середине двадцатых и в начале шестидесятых)... Если можно, то какие именно установки там отражены - "времени действия" или "времени написания"?
Или это просто "два частных случая", ничего не доказывающие, друг с другом никак не связанные?...
А недавно мне у Вигдоровой (в "Семейном счастье") попалась аналогичная проблема, но решенная "в другом ключе".
Гладкова в электронном виде я так и не нашла, а из Вигдоровой цитата вот. Действие происходит в Средней Азии во время Великой отечественной войны, главная героиня - эвакуированная.
""Moe мecтo тaм, - пoвтopялa пpo ceбя и Caшa. - Я нe Юcyпoв, мeня лeгкo зaмeнить, мeня oтпycтят. Aня... Кaк жe мнe быть? Aня... Ho вeдь вce paвнo oнa цeлыми днями oднa. Я вижy ee paнo yтpoм cпящyю. И вeчepoм. Цeлый дeнь oднa! Гoлoднaя, xoлoднaя. Eй в дeтcкoм дoмe бyдeт гopaздo лyчшe, чeм co мнoи. Cытнeй, тeплeй. Ho кaк жe oтдaть ee чyжим? Дpyжкa - и тoгo нe былo cил oтдaть. Ho вeдь нe Жope Eвлaмпиeвy я Aню oтдaм? Я oтдaм ee в дeтcкий дoм, к дeтям".
В одном детском доме, на Паркентской, заведующая сказала ей отрывисто:
- Не выдумывайте. Слышать не хочу!
"Почему?" - хотела спросить Саша, встретилась с ней глазами и не спросила. Глаза у женщины были злые, горячие, губы бледные.
- Выбрось это из головы, слышишь? - сказала она, вдруг переходя на "ты". - У меня вот тоже... такая... Сразу после десятого класса. В первом же бою убили, понимаешь? В первом же бою...
А в другом... в другом доме ее спокойно слушала высокая исхудалая старуха. Коричневое платье ее было ушито крупными стежками и все равно болталось, как на вешалке. Прежде она, должно быть, была толстая, большая, - об этом говорили крупные руки и крупные морщины на руках. Сейчас она высохла, щеки у нее втянулись, и сухая кожа на руках просвечивала.
- Ну что ж... Если все оформите... Если РОНО не будет возражать... Если принесете справку из военкомата...
Они сидели в кабинете заведующей - маленькой, чистой и чинной комнатке. За соседним облупленным столиком что-то быстро писала девочка-подросток... Услышав про военкомат, она подняла глаза и посмотрела на Сашу.
- Постойте! - услышала Саша, выйдя в коридор. - Это вы очень правильно решили... на фронт! - сказала девочка, догнав ее. - Это очень хорошо! А за дочку не беспокойтесь, она будет моя. У всех больших воспитанников есть свой маленький. Я возьму вашу дочку. Я буду так заботиться, ну, вы даже не представляете. Приведите ее к нам, вы сами увидите... Я буду писать вам на фронт через день! Нет, каждый день, вот увидите! Вы откуда - из Москвы? А я из Ленинграда. Я жила на Загородном проспекте. Вы приведете свою дочку? Меня зовут Кира, у нас в доме только одна Кира, Галь у нас четыре, Оль - шесть, а Кира одна.
- Спасибо! - сказала Саша. - Большое тебе спасибо! И на другой день пришла с Аней.
Кира бережно взяла Аню за руку и осторожно, даже как-то торжественно ступая, повела к детям. Аня обернулась, Саша помахала ей, и дверь за девочками закрылась.
Вечером, придя за Аней, Саша сразу попала в какую-то веселую суету: ребята играли в жмурки, Аня бегала вместе со всеми и громко кричала:
- А ну поймай, поймай!
Ей весело, - подумала Саша. - Ну, слава Богу!
И вдруг Аня ее увидела. Она не сказала: "Мама!" Она не кинулась к ней. Она крикнула:
- Где мое пальто?! Где мое пальто? - лихорадочно повторяла она. - Мама, скорее! - Дрожащими руками, ни на кого не глядя, она застегивала пуговицы своего короткого пальтишка.
- Анюта, да что с тобой, скажи ребятам "до свиданья"!
- До свиданья! - сказала Анюта, не поднимая глаз. Дети молча столпились вокруг. Кира наклонилась к Ане и поцеловала ее.
- Ты придешь к нам еще? - спросила она. Аня потянула мать к дверям.
- Тебе не понравилось у детей? - спросила Саша на улице.
- Понравилось. Нам давали суп рисовый, кашу рисовую и кисель. Сладкий.
- А Кира тебе понравилась?
- Понравилась. Она пела мне песни, и читала книжки, и дала мне ягоду - вот! - Аня разжала кулак: на ладони лежал сморщенный липкий урюк.
- Весело тебе было?
- С тобой веселее. - Аня крепко сжала Сашину руку.
- Хочешь, завтра опять придем сюда?
- Я хочу с тобой.
- Но ведь с детьми веселее, правда?
- Мне с тобой веселее.
- Но ведь меня целый день нету дома!
- А вечером ты приходишь.
- А кисель? - тихо спросила Саша. Аня ничего не ответила.
...Ночью Аня проснулась с плачем.
- Что с тобой? Ты испугалась? - спрашивала Саша, утирая мокрые Анины щеки. - Ну расскажи, что тебе снилось?
- Мне снилось... что ты меня отдала... Я не хочу... Я не хочу киселя.
Никуда я ее не отдам, - с отчаянием подумала Саша, - не смогу... Эх, я..."
И подумалось мне: можно ли считать эти два произведения ("Цемент" написан в 1925, "Семейное счастье" - в 1962), точнее говоря, эти два момента, еще точнее - различия их, - отражением изменения общественных установок (которые, вроде бы, были различны - что в начале двадцатых и в начале сороковых, что в середине двадцатых и в начале шестидесятых)... Если можно, то какие именно установки там отражены - "времени действия" или "времени написания"?
Или это просто "два частных случая", ничего не доказывающие, друг с другом никак не связанные?...
no subject
no subject
no subject
Не думаю, что это примета времени.
Это примета человека.
no subject
no subject
Но мне кажется, ты права. Отражены установки времени написания. Смотри: 1925. Что имеем? Новую, молодую страну, коллективизацию в полный рост, новую идеологию. Задача искусства: показать, что нет ничего превыше идеалов социализма. 1962. Оттепель. Развенчание культа личности уже давно, "Новый мир", провозглашение человеческих ценностей. Вампилов, Трифонов - то время. У искусства "развязаны руки". Вот и думается, что и соцреализм человечнее в то время.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Впрочем, у меня все сильнее и сильнее чувство, что чем меньше знаешь об "авторе как человеке" - тем лучше...
no subject
no subject
no subject
А вообще да. Только "постсталинскость" и "развенчание культа" тут ни при чем, мне кажется. Уже прошла война. Как же отдать ребенка? Ну никак же. Он же живой. А сколько их гибло... нет, нельзя уже. Потому что живой. Потому что свой.
Бабушка у меня в тридцатые очень мечтала, что будет этот самый коммунизм, будут фабрики-кухни, что все будет общим. А после войны - уже нет.
no subject
То есть этот поворот к _личному_, к _своему_ (то, что раньше назвали бы мещанством) произошел после войны?
no subject
Не знаю. У бабушки моей - после войны. Точнее, во время.
no subject
no subject
no subject
Вигдорова в электронном виде быть должна, а вот Гладкова, увы, никто не удосужился отсканить и вычитать... (и я этим тоже не займусь)
no subject
no subject
no subject
(Anonymous) 2008-07-10 11:45 pm (UTC)(link)В общем, еще раз спасибо за наводку. Замечательная книга.
no subject
Привет :) Квакну :)
(Anonymous) 2008-07-02 06:52 pm (UTC)(link)***
Это эпоха, вне сомнения. Безумные социальные утопии Циолковского насквозь пронизаны этим прагматичным, приземленным отношением к человеку. Я бы сказал, что Циолковский (как и ВСЕ наши революционеры) был прямым идейным предшественником Освенцима и Бухенвальда с их набитыми человечьим волосом матрасами.
Даже не предшественником - провозвестником.
***
Люди сильно изменились с 1925 по 1962 годы. В 1962 году в семье было в среднем трое детей. А это совсем иная семейная арифметика.
***
Знаете, я порой думаю, что общее снижение рождаемости - прямое следствие тех страшных экспериментов, что поставило на себе человечество.
"Бабы еще нарожают", - говорил Жуков, посылая дивизии в мясорубку, с винтовками на танки и пулеметы. Жуков по-своему был прав; он вырос в стране, где в городах было по пятеро детей в семье, а в деревнях по десятеро.
Но у Природы всегда есть ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ. И бабы перестали рожать.
Шеф гестапо Мюллер был в восторге от выработанной в НКВД формулы для заключенных наших лагерей "Смерть ЧЕРЕЗ труд". И чекисты были правы. В стране, в которой человеческого ресурса, как грязи, можно утилизовать человеческое сырье как угодно.
И опять-таки, кто считался с мнением Природы. А она не любит распылять усилия. Действительно не любит.
Есть книжка "Эгоситический ген". Там описаны механизмы ВЫМИРАНИЯ тех, кто не ценит соседа по стае. Потребители-обманщики в природе РЕАЛЬНО ВЫМИРАЮТ, потому чт о их перестает поддерживать рядовой член стаи. Там, где этого не происходит, вымирает вся стая.
***
Я думаю, прямо сейчас именно это происходит со всем христианским миром.
Мы слишком долго жили обманом и убийством.
***
ЗЫ: и это не только эпоха, но и психология. Почти невозможно представить себе женщину с Кавказа, из Китая, Индии, любой исламской страны, сдающей дитя в детдом.
Re: Привет :) Квакну :)
Re: Привет :) Квакну :)
Re: Привет :) Квакну :)
Re: Привет :) Квакну :)
Re: Привет :) Квакну :)
Re: Привет :) Квакну :)
Re: Привет :) Квакну :)
Я не говорю, что на Севере интернаты были не нужны, просто вспомнился пример _обязательности_ их...