Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
silent_gluk) wrote2009-12-21 05:14 am
silent_gluk) wrote2009-12-21 05:14 am
Entry tags:
А.Авдеенко, "Над Тиссой": 2. Горная весна, или Страдания глюка в эпоху постмодернизма
Вместо эпиграфа: "Ель на ежика похожа: Еж в иголках, елка - тоже".
Но как забавно находить переклички... причем даже те, о которых ни сам Авдеенко, ни "другие авторы", скорее всего, не имели ни малейшего представления.
Вот, скажем... "Венский экспресс прибыл в Явор, как всегда, ранним утром. На плоских крышах вагонов темнели большие сырые пятна, зеркальные стекла окон слезились, а на подножках чернела натасканная пассажирами грязь. Повидимому, там, откуда прибыл поезд, на берегах Дуная, в Вене и Будапеште, в венгерской степи Альфельд, шли проливные дожди.
Пока поезд высыхал под взошедшим солнцем, пограничные наряды контрольно-пропускного пункта проверяли документы у прибывших пассажиров."
И сразу же вспоминается начало "Хищных вещей века". И статья О.Шестопалова: "Однако противопоставление «солнце – ненастье» (от разработки которого можно было бы ожидать целой сюжетной линии) не развивается. Метафора обрывается сразу же короткой фразой Жилина: «Все-таки трудно привыкнуть к тому, что нищета может быть богатой».".
Ну ладно, что над Советским Союзом сияет солнце - это понятно. Проливные дожди в Австрии - ну, тоже понятно. Но почему они в Венгрии-то?.. Если предположить, конечно, что это не просто фраза, а метафора? И, кстати, "чтобы два раза не вставать": почему шпионы так привольно себя чувствуют в Венгрии?.. (Файн и проч.). А ответ очень прост: действие происходит в середине 1950-х годов, вот-вот американские спецслужбы организуют там восстание (о котором я так и не смогла прочитать у Авдеенко - лозунги в _таких_ количествах в меня не лезут).
И, возвращаясь к теме неожиданных параллелей: пограничник Смолярчук ранен, когда преследует сорок первого нарушителя. Сами понимаете, что мне немедленно вспомнилось...
PS. И насчет финала... Было бы очень интересно посмотреть на издание, скажем, 1970-х годов (а они, издания, были, я знаю). Остался ли там этот момент: "Первыми показались китайцы в своих синих куртках и черных мягких туфлях. Их было, как подсчитал Олекса, сорок четыре человека. Два рослых, широкоплечих юноши несли огромное алое полотнище с белыми иероглифами. Олекса, конечно, не знал китайского языка, но он без труда догадался, что было начертано на китайском знамени. Мир и дружба! Долой войну! Да здравствует победа свободолюбивых народов!.. То есть то, что написано на знамени каждой делегации.
Тысячи яворцев, стоявших на перроне вокзала, проводили гостей бурными аплодисментами и приветственными криками. Китайцы, все как один улыбаясь, ответили дружным возгласом: «Мир и дружба! Мир и дружба!»
Олекса неистово, изо всех сил хлопал в ладоши. Как он любил сейчас этих смуглолицых, чуть-чуть желтокожих и черноволосых солдат мира, как гордился ими, какие все они для него родные…
Ему хотелось соскочить с паровоза, обнять каждого. Олексе казалось, что китайцы до сих пор, хотя со времени войны прошло немало лет, овеяны дымом сражений, и на их лицах ему виделся отсвет великой победы на Янцзы, в Пекине, под Нанкином, в Шанхае.
Один китаец – небольшого роста, плотный, широкий в плечах, с большой, наголо остриженной головой, черноглазый, с очень морщинистым лбом и белозубой улыбкой – отделился от группы своих товарищей, проследовавших в вагон, и побежал к паровозу.
– Шань-го! – проговорил он с восхищением, любуясь «Галочкой». – Красавица! – добавил он на хорошем, хотя и не без акцента русском языке. – Ты механик? – спросил он, снизу вверх глядя на Олексу.
Олекса кивнул и спустился на землю.
– Я тоже механик. Из Харбина, – сказал китаец, протягивая руку. – Здорово, суляньжень тунчжи! Понимаешь? – Китаец похлопал Олексу по плечу, и его белые зубы стали видны все, вплоть до коренных. – Это значит: «Здравствуй, советский товарищ!»
Олекса был счастлив, что китаец подошел к его паровозу, что оказался таким разговорчивым, простым, веселым.
– Здравствуй, китайский товарищ! Как вас зовут?
– Го Ше-ду. А тебя, суляньжень тунчжи?
– Олекса Сокач. Когда же вы успели так здорово научиться русскому языку, Го Ше-ду?
– Язык Ленина очень легкий, очень хороший язык! – ответил китаец. – У нас в Харбине много русских людей. Десять лет я работал с Иваном Ивановичем Орловым. Шань-го! Хороший человек. Настоящий орел! Похож на тебя. Нет, ты похож на него.
Китаец засмеялся, заметив, как густо покраснел и смутился «суляньжень тунчжи».
Пограничник, стоявший недалеко от паровоза, приложил руку к козырьку, напомнил китайскому товарищу, что посадка заканчивается и что поезд скоро отправится.
Го Ше-ду пожал руку Олексе и пошел к своему вагону."
А если не остался - то что на его месте?..
Но как забавно находить переклички... причем даже те, о которых ни сам Авдеенко, ни "другие авторы", скорее всего, не имели ни малейшего представления.
Вот, скажем... "Венский экспресс прибыл в Явор, как всегда, ранним утром. На плоских крышах вагонов темнели большие сырые пятна, зеркальные стекла окон слезились, а на подножках чернела натасканная пассажирами грязь. Повидимому, там, откуда прибыл поезд, на берегах Дуная, в Вене и Будапеште, в венгерской степи Альфельд, шли проливные дожди.
Пока поезд высыхал под взошедшим солнцем, пограничные наряды контрольно-пропускного пункта проверяли документы у прибывших пассажиров."
И сразу же вспоминается начало "Хищных вещей века". И статья О.Шестопалова: "Однако противопоставление «солнце – ненастье» (от разработки которого можно было бы ожидать целой сюжетной линии) не развивается. Метафора обрывается сразу же короткой фразой Жилина: «Все-таки трудно привыкнуть к тому, что нищета может быть богатой».".
Ну ладно, что над Советским Союзом сияет солнце - это понятно. Проливные дожди в Австрии - ну, тоже понятно. Но почему они в Венгрии-то?.. Если предположить, конечно, что это не просто фраза, а метафора? И, кстати, "чтобы два раза не вставать": почему шпионы так привольно себя чувствуют в Венгрии?.. (Файн и проч.). А ответ очень прост: действие происходит в середине 1950-х годов, вот-вот американские спецслужбы организуют там восстание (о котором я так и не смогла прочитать у Авдеенко - лозунги в _таких_ количествах в меня не лезут).
И, возвращаясь к теме неожиданных параллелей: пограничник Смолярчук ранен, когда преследует сорок первого нарушителя. Сами понимаете, что мне немедленно вспомнилось...
PS. И насчет финала... Было бы очень интересно посмотреть на издание, скажем, 1970-х годов (а они, издания, были, я знаю). Остался ли там этот момент: "Первыми показались китайцы в своих синих куртках и черных мягких туфлях. Их было, как подсчитал Олекса, сорок четыре человека. Два рослых, широкоплечих юноши несли огромное алое полотнище с белыми иероглифами. Олекса, конечно, не знал китайского языка, но он без труда догадался, что было начертано на китайском знамени. Мир и дружба! Долой войну! Да здравствует победа свободолюбивых народов!.. То есть то, что написано на знамени каждой делегации.
Тысячи яворцев, стоявших на перроне вокзала, проводили гостей бурными аплодисментами и приветственными криками. Китайцы, все как один улыбаясь, ответили дружным возгласом: «Мир и дружба! Мир и дружба!»
Олекса неистово, изо всех сил хлопал в ладоши. Как он любил сейчас этих смуглолицых, чуть-чуть желтокожих и черноволосых солдат мира, как гордился ими, какие все они для него родные…
Ему хотелось соскочить с паровоза, обнять каждого. Олексе казалось, что китайцы до сих пор, хотя со времени войны прошло немало лет, овеяны дымом сражений, и на их лицах ему виделся отсвет великой победы на Янцзы, в Пекине, под Нанкином, в Шанхае.
Один китаец – небольшого роста, плотный, широкий в плечах, с большой, наголо остриженной головой, черноглазый, с очень морщинистым лбом и белозубой улыбкой – отделился от группы своих товарищей, проследовавших в вагон, и побежал к паровозу.
– Шань-го! – проговорил он с восхищением, любуясь «Галочкой». – Красавица! – добавил он на хорошем, хотя и не без акцента русском языке. – Ты механик? – спросил он, снизу вверх глядя на Олексу.
Олекса кивнул и спустился на землю.
– Я тоже механик. Из Харбина, – сказал китаец, протягивая руку. – Здорово, суляньжень тунчжи! Понимаешь? – Китаец похлопал Олексу по плечу, и его белые зубы стали видны все, вплоть до коренных. – Это значит: «Здравствуй, советский товарищ!»
Олекса был счастлив, что китаец подошел к его паровозу, что оказался таким разговорчивым, простым, веселым.
– Здравствуй, китайский товарищ! Как вас зовут?
– Го Ше-ду. А тебя, суляньжень тунчжи?
– Олекса Сокач. Когда же вы успели так здорово научиться русскому языку, Го Ше-ду?
– Язык Ленина очень легкий, очень хороший язык! – ответил китаец. – У нас в Харбине много русских людей. Десять лет я работал с Иваном Ивановичем Орловым. Шань-го! Хороший человек. Настоящий орел! Похож на тебя. Нет, ты похож на него.
Китаец засмеялся, заметив, как густо покраснел и смутился «суляньжень тунчжи».
Пограничник, стоявший недалеко от паровоза, приложил руку к козырьку, напомнил китайскому товарищу, что посадка заканчивается и что поезд скоро отправится.
Го Ше-ду пожал руку Олексе и пошел к своему вагону."
А если не остался - то что на его месте?..