Ф.Кривин, "Избранное"
April 19th, 2010 03:47В книге представлены произведения где-то так за полвека: с 1950-х по 1990-е включительно.
И я в очередной раз думаю: то, что мне нравятся произведения "до 1985 года" и не нравятся те, которые после - из-за своей "злободневности", - о чем это говорит? О том, что я не понимаю доперестроечный "эзопов язык"? Или о том, что раньше сатира была _другой_?... Или о том, что раньше злободневность была "в другом"?
То есть в "Прокрустовом ложе" ("Тесей уже занес свой меч, чтобы поразить великана Прокруста, но вдруг опустил его:
- Нет, не могу я так, без суда. Судите его, люди!
И вот начался суд.
Говорили о том, сколько людей загубил Прокруст, калеча их на своем прокрустовом ложе. Вспоминали маленьких, которых он вытягивал, и больших, которым обрубал ноги.
- Ты, разбойник, что ты можешь сказать?
Великан встал. Лицо его было печально, печальны были его глаза.
- Я виновен... Виновен в том, что слишком любил людей...
Его засыпали градом насмешек.
- Да, я любил людей, - убежденно сказал Прокруст. - Я любил их, хотя понимал, как они далеки от идеала. Человек - мера всех вещей, но какой мерой мерить самого человека? Где эта мера, где?.. Вот она! - И Прокруст показал на свое ложе. Я все измерил, все подсчитал. Идеальный человек должен быть таким - только таким, ни больше, ни меньше. Так судите же меня, люди, за то, что я сделал для вас, за то, что я пытался приблизить вас к идеалу!
Прокруст помолчал, внимая гулу толпы, которая не слушала ничего, кроме своего возмущения. И он продолжал, все больше загораясь:
- Судите меня, люди, за мои трудные дни, за мои бессонные ночи. За то, что в то время, когда вы тешились жизнью, я мучительно искал ту единственную меру, которой достоин человек. Судите меня за мою к вам любовь, за то, что я постоянно думал о вас и хотел, чтобы вы стали лучше. Все, что я делал знал и умел, - все это было для вас... И ложе это - оно тоже для вас!
- Для нас? - зашумела толпа. - Нет, с нас довольно! Эй, Тесей, положи-ка его самого!
И тут случилось невероятное: великан, еще недавно наводивший страх на всю округу, вдруг стал уменьшаться. И когда его подвели к ложу, он уже был самый простой человек, ниже среднего роста.
Так стоял он, небольшой человек Прокруст, перед своим прокрустовым ложем, которое было явно ему велико, так стоял он и бормотал:
- Люди, не судите меня... Просто я ошибся в расчетах...") или в истории с Царем Горохом я _могу_ усмотреть, к примеру, намек на сталинские репрессии - но был ли он там с самого начала? И даже если и был - то в произведение вполне можно "вчитать" иной, "общечеловеческий" смысл. А поди вчитай его в "Кошку в зоопарке" или в "Леченье - свет" ("В одном городе строили больницу.
По-разному строили: одни с желанием, с огоньком, а другие - спустя рукава, через пень-колоду. И одних вывешивали на Доску почета, а других пригвождали к позорному столбу.
Чтобы помнить, что строим, через все здание протянули плакат: "Лечиться, лечиться и лечиться!"
Но все-таки не упомнили. Когда строительство было завершено, смотрят - это вовсе и не больница, а скорее исправительное заведение.
Тут лодыри быстренько отгвоздились от позорного столба и потянулись к Доске почета. И стали всем рассказывать, как они плохо строили эту тюрьму. А энтузиасты оправдывались, писали объяснительные записки. В том смысле, что они ведь не знали, что построят. Они только знали, что строили. Но - что построили, то построили.
Стали перестраивать из тюрьмы больницу. Фундамент решили не менять, он был еще вполне хороший. И стены, тоже крепкие, решили оставить. Хотели снять решетки, но тут запротестовала бухгалтерия: решетки числились у нее на балансе.
Глазок в двери оставили, чтобы наблюдать за здоровьем больных. Забор с колючей проволокой - чтоб оградить больных от лишних посещений. И вышки по углам - для дежурных врачей. Вышки тоже числились на балансе.
Оставили и Доску почета. Ее водрузили на позорном столбе и написали на ней крупными буквами: ЛЕЧЕНЬЕ - СВЕТ. Правда, этот свет или тот - не уточнили.")...
Правда, что в этой истории лично меня несомненно радует - так это то, что и в 1980-е, и в 1990-е у Кривина еще есть "общечеловеческая" тематика. Не сплошное обличение.
И я в очередной раз думаю: то, что мне нравятся произведения "до 1985 года" и не нравятся те, которые после - из-за своей "злободневности", - о чем это говорит? О том, что я не понимаю доперестроечный "эзопов язык"? Или о том, что раньше сатира была _другой_?... Или о том, что раньше злободневность была "в другом"?
То есть в "Прокрустовом ложе" ("Тесей уже занес свой меч, чтобы поразить великана Прокруста, но вдруг опустил его:
- Нет, не могу я так, без суда. Судите его, люди!
И вот начался суд.
Говорили о том, сколько людей загубил Прокруст, калеча их на своем прокрустовом ложе. Вспоминали маленьких, которых он вытягивал, и больших, которым обрубал ноги.
- Ты, разбойник, что ты можешь сказать?
Великан встал. Лицо его было печально, печальны были его глаза.
- Я виновен... Виновен в том, что слишком любил людей...
Его засыпали градом насмешек.
- Да, я любил людей, - убежденно сказал Прокруст. - Я любил их, хотя понимал, как они далеки от идеала. Человек - мера всех вещей, но какой мерой мерить самого человека? Где эта мера, где?.. Вот она! - И Прокруст показал на свое ложе. Я все измерил, все подсчитал. Идеальный человек должен быть таким - только таким, ни больше, ни меньше. Так судите же меня, люди, за то, что я сделал для вас, за то, что я пытался приблизить вас к идеалу!
Прокруст помолчал, внимая гулу толпы, которая не слушала ничего, кроме своего возмущения. И он продолжал, все больше загораясь:
- Судите меня, люди, за мои трудные дни, за мои бессонные ночи. За то, что в то время, когда вы тешились жизнью, я мучительно искал ту единственную меру, которой достоин человек. Судите меня за мою к вам любовь, за то, что я постоянно думал о вас и хотел, чтобы вы стали лучше. Все, что я делал знал и умел, - все это было для вас... И ложе это - оно тоже для вас!
- Для нас? - зашумела толпа. - Нет, с нас довольно! Эй, Тесей, положи-ка его самого!
И тут случилось невероятное: великан, еще недавно наводивший страх на всю округу, вдруг стал уменьшаться. И когда его подвели к ложу, он уже был самый простой человек, ниже среднего роста.
Так стоял он, небольшой человек Прокруст, перед своим прокрустовым ложем, которое было явно ему велико, так стоял он и бормотал:
- Люди, не судите меня... Просто я ошибся в расчетах...") или в истории с Царем Горохом я _могу_ усмотреть, к примеру, намек на сталинские репрессии - но был ли он там с самого начала? И даже если и был - то в произведение вполне можно "вчитать" иной, "общечеловеческий" смысл. А поди вчитай его в "Кошку в зоопарке" или в "Леченье - свет" ("В одном городе строили больницу.
По-разному строили: одни с желанием, с огоньком, а другие - спустя рукава, через пень-колоду. И одних вывешивали на Доску почета, а других пригвождали к позорному столбу.
Чтобы помнить, что строим, через все здание протянули плакат: "Лечиться, лечиться и лечиться!"
Но все-таки не упомнили. Когда строительство было завершено, смотрят - это вовсе и не больница, а скорее исправительное заведение.
Тут лодыри быстренько отгвоздились от позорного столба и потянулись к Доске почета. И стали всем рассказывать, как они плохо строили эту тюрьму. А энтузиасты оправдывались, писали объяснительные записки. В том смысле, что они ведь не знали, что построят. Они только знали, что строили. Но - что построили, то построили.
Стали перестраивать из тюрьмы больницу. Фундамент решили не менять, он был еще вполне хороший. И стены, тоже крепкие, решили оставить. Хотели снять решетки, но тут запротестовала бухгалтерия: решетки числились у нее на балансе.
Глазок в двери оставили, чтобы наблюдать за здоровьем больных. Забор с колючей проволокой - чтоб оградить больных от лишних посещений. И вышки по углам - для дежурных врачей. Вышки тоже числились на балансе.
Оставили и Доску почета. Ее водрузили на позорном столбе и написали на ней крупными буквами: ЛЕЧЕНЬЕ - СВЕТ. Правда, этот свет или тот - не уточнили.")...
Правда, что в этой истории лично меня несомненно радует - так это то, что и в 1980-е, и в 1990-е у Кривина еще есть "общечеловеческая" тематика. Не сплошное обличение.