Страусов не пугать - пол бетонный!

Кажется, эту книгу мне посоветовали, когда у нас зашла речь о "Марсианине" (давно то было...).

В общем да, что-то общее можно найти... Но в самых общих чертах. Подробности уже полностью различны, да и книги, пожалуй, все же о разном. Робинзонада плюс что-то жюль-верновское, в традициях классической научной фантастики (Вейр, "Марсианин") и нечто, скорее, психологическое (Реми)...

Началась вся история с того, что на некоем рыболовном траулере один из рыбаков умудрился заразиться особо опасной инфекцией (которую прямо не называют, но что-то вроде чумы). И число зараженных постепенно растет. И хорошо бы с этим что-то сделать. Но понятно, что на этой стадии развития ситуации команда сама по себе не может уже ничего добиться (разве что взбунтоваться, но толк??? Хотя попробовали и это). А поскольку траулер тот не был "судном образцового содержания" - положенная радиостанция у него сломалась. Осталась только коротковолновая, хобби одного из членов экипажа. А у передачи на коротких волнах свои причуды, поэтому ближние корабли (траулер находится в Северном Ледовитом океане) его не слышат, зато слышат в Африке... Но там тоже ничем помочь не могут - разве что передать просьбу о помощи дальше, в надежде, что ее услышит кто-нибудь, кто может помочь. И как ни странно - связываются с Италией, оттуда - с Францией и таки добывают нужное лекарство. И так же, по цепочке радиолюбителей и не только, переправляют его в Скандинавию (даже советский летчик поучаствовал)... Так что все заканчивается хорошо.

Параллельно мы видим "сценки из жизни" людей, так или иначе захваченных этой историей с траулером. У одного рожает жена, но он отправляется туда, где есть передатчик (правда, он не думал, что это настолько затянется...), другой вообще-то контрабандист и контрабанда занимает его существенно больше, третий вообще-то контрабандистов ловит, но что ж делать, если так сложилась ситуация... В сущности, при нормальных обстоятельствах они бы друг о друге и не узнали (или узнали бы... как бы это сформулировать... далеко не так благосклонно). Попутно часть из них пересматривает/осознает свое отношение к родным и прочие истинные ценности (правда, ни слова о религии... Интересно, это точка зрения автора или советских переводчиков)?

Автор предисловия к советскому изданию пишет:

"Быстро, в стремительном кинематографическом темпе переходит автор от эпизода к эпизоду; события, изображенные в повести, происходят на протяжении одной ночи; радиолюбители-коротковолновики разных стран бережно передают друг другу, из рук в руки, все растущую надежду на спасение шведских рыбаков. Но эта тонкая ниточка радиосигналов кажется такой непрочной, она вот-вот оборвется... И когда в эстафету включаются не одиночки, а государство, советское государство — только тогда могут, наконец, облегченно вздохнуть эти люди, проводящие бессонную ночь у радиоприемников. В воздух поднимается военный самолет с красными звездами на крыльях; простой русский человек в военной форме советского летчика передает спасительную сыворотку норвежскому пилоту. Эстафета доброй воли, дружбы и гуманизма принята! Деятельность советского народа совпадает с стремлением миллионов простых людей, «простых парней» всего мира."

Возможно, в те годы (у меня "издание" 1957 года) иначе написать и нельзя было, и если смотреть с этой позиции, получается традиционное противопоставление доброго царя и злых бояр... ой, то есть хорошего народа и плохого правительства (или плохих правительств? Капиталистических, я имею в виду; советское государство, естественно, хорошее, и правительство его - тоже). Но лично мне показалось, что для автора все государства, по сути, институции осмысленные лишь очень условно. Люди как особи между собой всегда договорятся, особенно для благой цели, даже если для этого придется немного отложить в сторону инструкции, долг перед государством и все такое. А вот от государства (даже советского) польза весьма условна. Хотя, с другой стороны, если знать, как его, государство, использовать - оно и неплохо может получиться.

И только один вопрос меня, так сказать, интересует: что цепочка, по которой переправлялось лекарство, чуть не оборвалась именно в Германии (причем не по причине "не удалось связаться", а по причине "тот, с кем связались, отказался"), это случайность? Или нет? Учитывая, что автор - все же француз... И то, что честь "последнего перегона" досталась именно советскому летчику. С другой стороны, советских (надо было использовать - для Концепта. А где их еще встроить в цепочку?..

Ну и вообще интересен вопрос о стереотипности персонажей. Правда, я недостаточно знаю французские стереотипы, чтобы оценить, насколько персонажи из разных стран под них подпадают.

P.S. А предисловие (к изданию 1957 года) читать не обязательно...

Забавно: на Флибусте, в статье про С.Льюиса, упоминается его роман "У нас это невозможно". Но - как утопия. ("В утопическом остросатирическом романе-памфлете «У нас это невозможно» (1935) Л. провидел некоторые черты позднейшей политической реакции в США.")

Всего 4 буквами меньше - а как меняется образ писателя...

Судя по стилю, статья где-то 1950-х годов (если не раньше). Интересно, тогда действительно еще не было термина "антиутопия" или это "ошибка сканирования"? Или, может, просто автор статьи перепутал?

Возможно, вы помните весьма популярный в свое время у карикатуристов мотив: школьное здание, маленькая негритянская девочка с трогательными косичками и ранцем, а между школой и потенциальной школьницей - толпа разъяренных взрослых. Белых. Не желающих допустить "расово неверного" ученика в школу, совсем недавно официально бывшую "только для белых". Ну, есть различные варианты этого рисунка, проблема нашла свое отражение и в прозе (может, и в стихах, только я этого не помню).

В общем, книга Д.Стерлинг тоже про это - только немного с другого ракурса. Что происходит, когда белым и взрослым таки надоедают пикеты (или им _доходчиво_ объясняют, что закон изменился, теперь школы по расам не делятся, а вы можете жаловаться в Спортлото - или в небесную канцелярию). Кстати, любопытно: у Стерлинг упоминается "поддержка полиции". Т.е. полиция выступила на страже нового закона, против пикетчиков. Я не помню отражения этого момента (что частные взгляды частными взглядами, а вот позиция государства изменилась, теперь она _такая_, что и демонстрируем всем непонятливым) в карикатурах/советской литературе, или оно там просто отсутствует?..

Ну так вот, выясняется, что мало _физически_ попасть в школу - надо еще суметь там закрепиться, найти место "моральное", так сказать. Потому что закон-то изменили, а вот взгляды окружающих придется менять самой.

И повесть, в сущности, посвящена тому, как героиня приживается в новой школе. Постепенно одноклассники ее (при активной помощи учителей) привыкают, что у них теперь "многорасовый" класс (хотя героине сложно - в классе она одна афроамериканка, в "параллели" их двое, а во всей школе и десятка не наберется), даже принимают ее в биологический кружок и решают учитывать ее "особые потребности" (школы-то стали общими, а вот посещение музеев и т.д. - раздельное). И подругу она себе находит.

Не последнюю роль во всей этой истории играет и спасенный от кота бельчонок. В общем, да, живность умеет "ломать лед" между людьми (книга написана до массового помешательства на _котиках_).

Интересно, как отчаянно героиня пытается добиться того, чтобы видели "ее саму", а не "представителя расы". С другой стороны, что по ней будут судить о всей расе - она понимает и не возражает (или ощущает бессмысленность такого возражения?).

Немного пугает необходимость постоянной "оглядки". Даже не необходимость, а то, что она становится... привычной, что ли. Оглядки - не в плане физической опасности, а в плане "не сделай того, что считается штампом о твоей расе" (не носи красного, к примеру, не ешь арбуз...).

Примечательно, как сначала нарастает подчеркивание цвета кожи персонажей, а потом, к концу, вновь спадает - и просто две школьницы дрессируют мышей, а остальные на это поглядывают (поглядывают - потому, что у остальных свои проекты).

Характерна - и, пожалуй, концептуальна - семья героини. Понимаете, они _такие же_. Средний класс как средний класс. Если бы про их цвет кожи не было сказано открытым текстом - ну, так и был бы он неизвестен. "Вряд ли выходцы из Азии, фамилия непохожа, а так - то ли белые, то ли афро, кто их знает. И зачем знать?".

Из забавного, уже не собственно о повести... У книги 2 "сопроводительных текста". Предисловие написано каким-то видным американским коммунистом (товарищ Генри Уинстон, кому-нибудь это что-то говорит?). И рассказывает оно об идущей "сейчас" (издание 1964 года) борьбе с сегрегацией, о мужестве молодежи. Послесловие - типично советское, подписано А.Завадье. Некоторое время оно описывает ужасы сегрегации (и положения темнокожих граждан в США), потом плавно переползает от расовой проблемы к социальной (мол, то, что пишет Д.Стерлинг, очень мило, но обратите внимание - семья героини-то - средний класс, а большинство афроамериканцев таким процветанием похвастаться не может...). И что забавно - в вопросе "чего можно требовать от окружающих" оно, послесловие, стоит на позиции героини, ребенка. Мол, "все и сразу", "не ограничиваясь полумерами". Не запрещают родители Салли, подруги Мэри Джейн, общаться в школе с темнокожей - неплохо, но так идите до конца, ходите в гости, приглашайте в гости, не оглядывайтесь на мнение общества... Мэри Джейн понять можно - изменение общества где-то там, "в перспективе и в горчичном соусе", а без друзей (поскольку подружки по прежней школе тоже как-то отошли, у них своя жизнь) существовать прямо сейчас. Ну и, опять же, широко известный максимализм юности... А вот к автору послесловия есть вопросы из серии "а ты сам бы смог?".

Любопытно, как пишется имя автора - "Доротти", с двумя "т". Интересно, откуда там второе?..

В общем, если бы книгу переиздали - было бы очень забавно. Но вряд ли переиздадут...

И после обеда тоже. И даже вместо. Пожалуй, к некоторой части советской критики это тоже относится.

Попался мне тут сборник югославско-венгерской остросюжетной прозы - роман, повесть и "об авторах" ("об авторах" там много, так что можно считать, что в сборнике целых 2 послесловия).

Роман - "Вкус пепла" Д.Калича, повесть - "Катамаран" Г.Йожефа и Д.Фалуша. Читать-то я стала из-за "Катамарана": выясняла, как выглядит венгерская шпионская повесть (она выглядит хорошо, чего и всем желает).

Об обоих произведениях можно было бы говорить долго, и когда-нибудь, возможно, я про них и напишу.

Пока же скажу только, что "Катамаран", в общем, ничем от "типичной советской шпионской повести" не отличается. За возможным исключением "темы репрессий" и клеветы. И, опять же, возможно, большей... "открытости загранице", что ли. Иностранные туристы, поездки за границу (впрочем, персонажи - люди довольно высокого или "специфического" - спортсмены - положения, им можно и положено). Те же шпионы, когда-то связанные с нацистами, а теперь - с западными спецслужбами, те же чекисты... В общем, если заменить имена собственные на "советские" - не факт, что повесть бы удалось отличить от "исходно советской". Разве что какие-то мелкие реалии...

Но я, собственно, не о том. А о пассаже из послесловия: "Впрочем, и образы наших врагов с той стороны баррикады противоборства двух миров в повести «Катамаран» выписаны добротно. Они полнокровны, не оглуплены и не окарикатурены. Вражеских агентов, заброшенных на территорию народной Венгрии, и их хозяев, оставшихся за рубежом, писатель показывает людьми по-своему убежденными, умными, опытными в своем деле, оснащенными современнейшими техническими средствами." Вот убейте меня, но не вижу я там ни убежденности, ни особого ума. Опыт - есть, не спорю, техника - тоже есть. А вот где критик нашел убежденность - не понимаю. По-моему, там обычнейшая и привычнейшая банка с пауками... И "верхнего уровня" этой банки мы не видим исключительно потому, что из "начальства" (т.е. не простых агентов) нам показан ровно один человек. Было б их хотя бы двое...

PS. А завтра мы, может быть, поговорим о послесловии к "Вкусу пепла".

PPS. Хотя одним повесть, пожалуй, таки отличается от "среднестатистической советской шпионской": запутанностью интриги. То есть уж очень... вычурным путем идут "западные спецслужбы" к цели.

Есть много способов выразить "духовное родство". У Монтгомери, скажем, говорится про "племя знающих Иосифа"...

А вот еще можно сказать, что "мы понимаем одни и те же карикатуры". Только вот не знаю: это общий опыт или духовное родство?...

PS. Интересно, на Западе есть не-политические карикатуры?.. Вот по типу советских - о пьяницах, бракоделах, стилягах и т.д.?..

Вот у Сабо есть такой роман - "Скажите Жофике". Он на русский язык переводился в 1961 году. А к нему есть предисловие (не Сабо). А в предисловии есть вот такой момент:

"В 1959 году Магда Сабо опубликовала роман "Козуля", в котором читатель за сугубо личной драмой актрисы угадывает нечто большее – удушливую атмосферу хортистской Венгрии, жестокую силу, губящую способную и незаурядную женщину. И тем не менее с первых же страниц романа чувствуется уверенность в том, что этот гнусный, нелепый, насквозь прогнивший мир будет скоро уничтожен. И действительно, освобождение приходит. "Будущее грядет", – этими словами заканчивается роман."

Что-то мне подсказывает, что тут речь идет о романе "Лань" - по дате подходит, по описанию - тоже. Но вся проблема в чем? В том, что финал-то происходит на кладбище... И последние слова - в переводе - "Я приду еще к тебе" (в смысле что к похороненному там).

Что-то тут не то. Но где именно???

Любопытно: предисловия я чаще воспринимаю как "современные". Т.е. как написанные недавно. Особенно - предисловия к "историческим" книгам (в которых рассказывается, что раньше было так-то, а теперь - иначе). Так вот, это авторское "теперь" я воспринимаю как свое собственное "теперь". (Или, по крайней мере, "знакомое мне теперь" - где-то с 1980-х годов). Ну, если либо прямо не оговорено обратного ("теперь, в сороковые годы", "теперь, под мудрым руководством Николая II/Сталина/Брежнева..."), либо это не вытекает из каких-то "характерных моментов" ("как нас учит Библия/Ленин/Сталин...").

С художественными произведениями ситуация схожая, но не совсем такая же - мне кажется, что действие их происходит где-то "в безвременье" (т.е., может, описывается и прошлое, но какое? 1980-е годы или 1880-е?..; опять же, в том случае, если нет четкой привязки ко времени либо же я эти привязки не понимаю - как в случае с Линдгрен).

Но, возвращаясь к предисловиям... Так вот, бывает очень забавно, когда читаешь некий текст, пребываешь в полной уверенности, что он написан если не сейчас, то, по крайней мере, "в знакомые лично времена" - и вдруг натыкаешься на фразу, которая из этой уверенности так хорошо вышибает...

В данном случае это произошло при чтении предисловия Маршака к "Республике ШКИД". Так, "обзор времени написания", так, про авторов, про книгу... все привычно и нормально, и вдруг - раз!

"Подчас он проявлял по отношению к своим питомцам чрезмерный либерализм, а иной раз прибегал к таким давно осужденным советской педагогикой мерам, как дневники, похожие на кондуит, и карцер."

И тут я зависаю - потому что у нас-то дневники тоже были! И записи типа "Разговаривал на уроке!", "Родителей - в школу" и т.д. в этих дневниках тоже были. А тут так спокойно говорится о том, что дневники осуждены советской педагогикой... (или это не те дневники были?) Причем, скажем, про форму или отметки - я знаю, что одно время их отменяли (где-то в двадцатые годы), а потом ввели снова. А вот про дневники этого не знала...

Этот текст, вообще-то говоря, должен был оказаться в предыдущем посте - но не влез в лимит. А поскольку меня он порадовал даже больше, чем сама книга Хильдрета - я делюсь с вами!

Начало - здесь: http://silent-gluk.livejournal.com/204306.html

( М.Трескунов о романе Хильдрета. Вторая часть. Осторожно, большой текст! )

Ради такого текста введу даже новый тэг...