Страусов не пугать - пол бетонный!

Опять очередные книги узнают, что они не просто так, а Прижизненные Издания.

На этот раз - Ф.Кривин. 11 июня 1928 – 24 декабря 2016.

ДЕТИ РУСАЛОК

Детей русалок находят в морской капусте.
Детей русалок приносят летучие рыбы.
И дети растут, и русалки стареют и с грустью
Отводят глаза от всезнающих детских улыбок.

Давно ли вы, дети, беспечно гоняли в салки?
И кто мог подумать, что вы догоняете взрослых?
Из детства не видно, что короток век у русалки:
Все кажется рано, и вдруг замечаешь: поздно!

Ну, что вы, русалки! Ведь это не повод для грусти.
Пускай настоящее прошлому скажет спасибо,
Украдкой вздохнув о далекой, прекрасной капусте,
К которой слетались такие летучие рыбы…

Между "Вторым нашествием марсиан" Стругацких и "Волчьей сытью" Дяченко. Люди и овцы. Или, правильнее сказать, люди-овцы? Или овцы-люди? Правда, не уверена, что Дяченко "отвечали" Стругацким. Скорее, просто два подхода к вечной теме "что делает человека человеком". Или к теме "всегда ли стоит оставаться человеком"?

PS. Но вот еще интересно. Во "Втором нашествии марсиан" правота/неправота героев определяются, скорее, "нутром чую". То есть _логически_ доказать, что прав Харон/Аполлон (и опровергнуть доводы противника), во всяком случае, у тупого глюка, не получилось. В "Волчьей сыти" же вопрос о правоте/неправоте героев как-то не очень стоит. То есть упоминаются те, кто выбрал несвободу и безопасность, но на них внимание как-то не заостряется. Скорее, это история борьбы до последнего.

А вообще - вспоминается история Кривина про Панурга. Знаете?

На Алибе - удивительный ассортимент книг Кривина.

Есть и "Круги на песке" (по вполне гуманной цене... где они были, когда я этот сборники искала?.. Кстати, как там загадочное издание у "Петрополя"? Увы, все еще sold out), и теоретически редкое "Подражание театру" ("Меня хотели исключить из партии в 1971 году, когда порезали мою книжку “Подражание театру”. Книжка вышла тиражом в 15 тысяч. Когда подоспело партийное постановление об ее уничтожении, она уже частично разошлась. А остальной тираж лежал в тюках во львовской типографии в ожидании казни. Раньше мне казалось, что процесс уничтожения книги происходит более торжественно, что ли. Где-нибудь в подвале стоят большие бумагорезки, которые в присутствии врача (простите, цензора) режут несчастную книжку на лапшу. После чего удостоверяется смерть вышеуказанного издания, а лапшу сдают в утиль на переработку. Оказывается, все гораздо проще: вырывали титульный лист и отчитывались им. Сколько титулов - столько уничтожено книжек") - надо, кстати, проверить, есть ли это издание в РГБ (по-моему, есть, но могу и ошибиться), и израильские издания... И все - не в одном экземпляре, не у одного продавца! Где они это откопали???

А вот "Полета жирафа" нет.

PS. А сделаю-ка я тут список, какие книги Кривина у нас есть. И буду его пополнять. Возможно.

Антология сатиры и юмора России ХХ века. Том 18 (М., 2001)
Божественные истории (М., 1966)
В стране вещей (М., 1961)
Гиацинтовые острова (М., 1978)
Жизнь с препятствиями (Екатеринбург, 2002)
Завтрашние сказки (Ужгород, 1992)
Избранное (Тель-Авив, 1999)
Изобретатель вечности (М., 1985)
Калейдоскоп (Ужгород, 1965)
Карманная школа (Ужгород, 1962)
Круги на песке (Ужгород, 1983)
Миллион лет до любви (Ужгород, 1985)
Несерьезные Архимеды (М., 1971)
Полусказки (Ужгород, 1964)
Принцесса Грамматика, или Потомки древнего глагола (Ужгород, 1981)
Ученые сказки (Ужгород, 1967)
Хвост павлина (Ужгород, 1988)
Я угнал машину времени (Ужгород, 1992)

PPS. Этому блогу исполняется 4 месяца. Я его поздравляю, желаю долгой жизни и дарю ему эту аватарку по умолчанию!

В книге представлены произведения где-то так за полвека: с 1950-х по 1990-е включительно.

И я в очередной раз думаю: то, что мне нравятся произведения "до 1985 года" и не нравятся те, которые после - из-за своей "злободневности", - о чем это говорит? О том, что я не понимаю доперестроечный "эзопов язык"? Или о том, что раньше сатира была _другой_?... Или о том, что раньше злободневность была "в другом"?

То есть в "Прокрустовом ложе" ("Тесей уже занес свой меч, чтобы поразить великана Прокруста, но вдруг опустил его:
- Нет, не могу я так, без суда. Судите его, люди!
И вот начался суд.
Говорили о том, сколько людей загубил Прокруст, калеча их на своем прокрустовом ложе. Вспоминали маленьких, которых он вытягивал, и больших, которым обрубал ноги.
- Ты, разбойник, что ты можешь сказать?
Великан встал. Лицо его было печально, печальны были его глаза.
- Я виновен... Виновен в том, что слишком любил людей...
Его засыпали градом насмешек.
- Да, я любил людей, - убежденно сказал Прокруст. - Я любил их, хотя понимал, как они далеки от идеала. Человек - мера всех вещей, но какой мерой мерить самого человека? Где эта мера, где?.. Вот она! - И Прокруст показал на свое ложе. Я все измерил, все подсчитал. Идеальный человек должен быть таким - только таким, ни больше, ни меньше. Так судите же меня, люди, за то, что я сделал для вас, за то, что я пытался приблизить вас к идеалу!
Прокруст помолчал, внимая гулу толпы, которая не слушала ничего, кроме своего возмущения. И он продолжал, все больше загораясь:
- Судите меня, люди, за мои трудные дни, за мои бессонные ночи. За то, что в то время, когда вы тешились жизнью, я мучительно искал ту единственную меру, которой достоин человек. Судите меня за мою к вам любовь, за то, что я постоянно думал о вас и хотел, чтобы вы стали лучше. Все, что я делал знал и умел, - все это было для вас... И ложе это - оно тоже для вас!
- Для нас? - зашумела толпа. - Нет, с нас довольно! Эй, Тесей, положи-ка его самого!
И тут случилось невероятное: великан, еще недавно наводивший страх на всю округу, вдруг стал уменьшаться. И когда его подвели к ложу, он уже был самый простой человек, ниже среднего роста.
Так стоял он, небольшой человек Прокруст, перед своим прокрустовым ложем, которое было явно ему велико, так стоял он и бормотал:
- Люди, не судите меня... Просто я ошибся в расчетах...") или в истории с Царем Горохом я _могу_ усмотреть, к примеру, намек на сталинские репрессии - но был ли он там с самого начала? И даже если и был - то в произведение вполне можно "вчитать" иной, "общечеловеческий" смысл. А поди вчитай его в "Кошку в зоопарке" или в "Леченье - свет" ("В одном городе строили больницу.
По-разному строили: одни с желанием, с огоньком, а другие - спустя рукава, через пень-колоду. И одних вывешивали на Доску почета, а других пригвождали к позорному столбу.
Чтобы помнить, что строим, через все здание протянули плакат: "Лечиться, лечиться и лечиться!"
Но все-таки не упомнили. Когда строительство было завершено, смотрят - это вовсе и не больница, а скорее исправительное заведение.
Тут лодыри быстренько отгвоздились от позорного столба и потянулись к Доске почета. И стали всем рассказывать, как они плохо строили эту тюрьму. А энтузиасты оправдывались, писали объяснительные записки. В том смысле, что они ведь не знали, что построят. Они только знали, что строили. Но - что построили, то построили.
Стали перестраивать из тюрьмы больницу. Фундамент решили не менять, он был еще вполне хороший. И стены, тоже крепкие, решили оставить. Хотели снять решетки, но тут запротестовала бухгалтерия: решетки числились у нее на балансе.
Глазок в двери оставили, чтобы наблюдать за здоровьем больных. Забор с колючей проволокой - чтоб оградить больных от лишних посещений. И вышки по углам - для дежурных врачей. Вышки тоже числились на балансе.
Оставили и Доску почета. Ее водрузили на позорном столбе и написали на ней крупными буквами: ЛЕЧЕНЬЕ - СВЕТ. Правда, этот свет или тот - не уточнили.")...

Правда, что в этой истории лично меня несомненно радует - так это то, что и в 1980-е, и в 1990-е у Кривина еще есть "общечеловеческая" тематика. Не сплошное обличение.

В свое время я очень любила стихи, попадавшиеся иногда в прозаических книгах (именно так; "чистая поэзия" меня как-то не очень интересовала). Переписывала их и все такое. В те времена эта книга надолго осчастливила бы меня. Впрочем, мне с ней и сейчас очень даже хорошо. (И вам того же).

И знаете, что удивительно? Некоторые произведения из данного сборника уже попадались мне в других книгах Кривина. Правда, "записанные в строчку", но это частности. И большинство стихотворений _отличаются_ от своих "прозаических братьев". Иногда - одним-двумя словами, а иногда и очень значительно.

И "прозаические варианты" мне иногда нравятся больше. А иногда - они просто о разном.

PS. Ну, что бы привести для примера?..

( Примеры )

У Кривина есть такой текст - "Род существительного". А там есть такие строки: "И ты сменил легкий и быстрый карьер на легкую и быструю карьеру... Где он, прежний жар, прежний пыл? Жара, пыль... Кваску бы испить да полежать в холодочке."

Так вот, о карьерах... В английском языке похожая игра слов ведь тоже возможна: courier и courtier (курьер и придворный).

Хотя говорят, что "карьер" и "карьера" - слова однокоренные. "итал. carriera «бег, жизненный путь, поприще», от лат. carrus «телега, повозка»". А "courier" - близко, но не совсем: "from Anglo-Fr. courrier, from O.Fr. coreor, ult. from L. currere "to run"".

Мораль поста: отсутствует.

А вот недавно я тут куст "акации" (желтой; что на самом деле это не совсем акация - я знаю; а может, и ошибаюсь...) встретила. Смотрю - как это понимать?... Он напоследок решил расцвести?!... Подхожу поближе - увы, не решил, это листья уже желтеют. Но издали выглядит вполне себе кустом в цветочках.

"Чувствуя, что красота ее начинает отцветать, и желая как-то продлить свое лето. Березка выкрасилась в желтый цвет - самый модный в осеннем возрасте.
И тогда все увидели, что осень ее наступила..." (Ф.Кривин).

А вот в Харькове - мы видели каштан. И он цвел. В сентябре... Правда, было всего одно соцветие - но и это немало!